Лучшие дни нашей жизни. О языке эсперанто и не только - Т. В. Аудерская
Активная умственная деятельность сказывалась во всём: к середине лагеря я уже думала и видела сны на эсперанто; а вернувшись домой, я, за неимением собеседников (мой Учитель уже год как умер, и кружковцы разбежались), – за неимением собеседников я говорила на эсперанто со своей собачкой. Она понимала меня…
Между прочим, я писала, что мы приехали в лагерь втроём. И каждая из нас прошла путь, типичный для впервые приходящих в эсперанто-движение.
Про свой я уже рассказала: это путь будущего активного участника.
Вторая девочка, как и третья, раньше даже не слыхала ничего об эсперанто, и поехала со мной «на шару»: провести время в лагере, увидеть Прибалтику… Но лагерь её заинтересовал; общение и вообще вся жизнь на непонятном языке была воспринята как вызов, как игра, в которой нужно приложить все свои силы и победить себя, т.е. выиграть! Это не обескуражило её, а наоборот, вызвало весёлый задор: неужели не смогу? Она стала везде ходить с блокнотиком и спрашивать у всех незнакомые, но нужные слова (а незнакомыми были все!). И к концу лагеря она уже говорила почти так же, как я – а я до этого 5 лет его учила!
Когда мы после лагеря поехали по Прибалтике (ведь первый раз попали! Интересно! А Прибалтике для нас тогда была почти заграницей, почти Европой!), – мы пошли в эсперанто-клуб, кажется, Таллина. Нам устроили встречу, и эта девочка сказала несколько приветственных фраз. Её спросили, сколько времени она до этого учила эсперанто; и когда она ответила, что всего 10 дней в лагере, – весь зал встал и аплодировал ей стоя.
Но она не осталась в эсперанто-движении; это был просто один из эпизодов её жизни, – приятный, но не главный.
Потом я не раз встречалась с таким в своём клубе: очень способные, ярко талантливые люди выучивали язык за 2—4 месяца, как это и говорится в пропагандистских книжках; но потом они уходили, т.к. талант вёл их на другую дорогу…
И третья девочка, опять-таки, свершила эталонный путь. Она тоже ничего не понимала – но и не могла и не желала понять. За все 10 дней она не выучила ни единого слова; ни в чём не приняла участия: бродила по лесу да грызла ногти. Прибалтика, туризм её интересовали; но жизнь, кипящая рядом – абсолютно нет. Слабая память + интровертность (невозможность спросить о непонятном) – и для человека эсперанто-лагерь стал, возможно, мукой, о которой она постаралась забыть.
Вот такая поучительная история, абсолютно реальная, но, будто в басне, совершенно чётко прорисовывающая пути, по которым приходят и уходят люди.
Эсперанто – не для всех.
Второй мой счастливый лагерь
Тихвин, 1976
Я к тому времени была уже опытной эсперантисткой, получала нашу внутреннюю газету, была в курсе событий и, конечно, с нетерпением ожидала очередного летнего лагеря. Но почему-то сообщений о нём не было… И вдруг я получаю письмо от хорошего мальчика, с которым познакомилась в одном из прошлых лагерей, но никогда не переписывалась. В письме был только адрес, куда следовало обратиться, и больше ничего. Так как времени оставалось совсем мало, я едва успела купить билет на самолёт и вылететь в Ленинград, практически в неизвестность. Лагерь был не в Ленинграде, а под Тихвином, почти в 300 километрах от города, палаточный, на берегу реки.
Так как я приехала без палатки, меня поселили в большую 10-местную палатку, где жил известный эсперантист Владимир Самодай (тоже, кстати, одессит!) со своим 9-летним сыном. Они занимали один угол палатки; я бросила свои вещи в другом и побежала вживаться в обстановку: встречаться с друзьями, узнавать программу и места кормёжки (было несколько отрядов, и у каждого свой костёр, комплект котлов и т.п.).
Но вот наступила ночь…
У нас в Одессе август – обычно самый жаркий месяц лета. Море, как резервуар, за жаркие месяцы набирает тепло, и затем отдаёт его, постепенно охлаждаясь и становясь затем резервуаром холода. Поэтому у нас холодная и дождливая весна, а в августе и сентябре сухо и жарко. И я, как ещё неопытный турист, в летний августовский лагерь взяла какие-то сарафаны, шёлковые платья, и всего одну куртку-ветровку. А вместо рекомендованного спальника легкомысленно прихватила тоненькое одеяльце, на всякий случай.
И вот наступила суровая северная августовская ночь… Матрасов в палатках не было предусмотрено (сказали же, берите спальники!), и я пыталась уснуть на голом полу, укутавшись в своё одеяльце. В другом углу Самодаи спали, завернувшись в настоящую меховую шкуру, наверное, медвежью. Как я им позавидовала!
Но холод пробирал до костей, уснуть было невозможно, и я выползла из палатки и пошла искать спасения. Спасение нашлось в виде небольшого костра на берегу реки, где грелось несколько таких же несчастных, не имевших тёплых вещей. Сначала нас было 4 человека: двое совсем молодых мальчиков, я и Наташа Кириллова, приехавшая в свой первый лагерь. Она пела и играла на гитаре всю ночь, мы слушали, и ночь прошла незаметно.
А днём можно было отоспаться в чужой палатке, где проходило очередное мероприятие: в отличие от Прибалтики, где всё происходило большей частью на воздухе, под солнцем – в Тихвине днём солнца не было, обычно шёл дождь, и мы забирались в палатки. Даже в большой палатке, если в ней много людей, становится теплее. Утром объявлялось, в какой палатке что будет происходить, и туда набивалась куча народа, кроме «местных жителей».
Оказалось, что довольно много народу не спало ночью и отсыпалось днём, и это социальное явление даже получило своё имя: таких спящих днём во время общих мероприятий называли kadavretoj (трупики). С этим явлением связано одно из самых приятных моих воспоминаний о Тихвине.
Однажды я, как обычно, заснула в чьей-то палатке; в свою, пустую и ледяную, я вообще почти не заходила. Вдруг объявляют, что в этой палатке состоится конкурс синхронных переводчиков на эсперанто, и «кадавретов» весьма бесцеремонно попросили убраться и освободить место для нужных и ценных людей – участников конкурса. Я, во-первых, не хотела выходить на холодную и мокрую улицу; а во-вторых, я просто возмутилась таким отношением, и решила доказать, что я тоже нужная и ценная… Короче, я воспряла ото сна и заявила, что я не «кадаврето», а хочу быть участником конкурса. Пожав плечами, меня записали.
Я разозлилась, и под влиянием эмоций, как храбрый портняжка… Вот сейчас не помню, 2-ое или 3-е место я заняла (среди весьма опытных эсперантистов), но на следующий день на общем собрании меня торжественно поздравили и вручили приз – книгу В. Олда «Шаги к полному овладению Эсперанто». Эта книга – учебник для совершенствующихся в языке – очень помогла мне «полнее овладеть эсперанто». Но ещё важнее было признание. И я в себе, и другие во мне впервые увидели не просто девочку, получающую удовольствие в приятной среде, но и возможного серьёзного деятеля. Во всяком случае, я после этого обрела уверенность в себе, что очень важно для молодого человека. Я начала переводить стихи, писать рассказы…
Но пока продолжалась лагерная жизнь. На моё счастье, дожди шли только днём, а ночи были звёздные и сухие. Наладился распорядок дня: ночь у костра, днём несколько часов сна в чужих палатках, и снова – семинары, обсуждения, доклады… А если днём случайно не было дождя, мы по нескольку часов без остановки играли в бадминтон: согреться!! Моим партнёром обычно был Валера Бондарь, очень талантливый, но очень давно ушедший из эсперанто.
А костёр наш и поющая Наташа с каждым днём привлекали всё больше людей; если в первый день нас было четверо (да ещё где-то рядом, временами подползая к костру, спал Виктор Чалдаев), – то к концу смены у костра ночевало уже больше половины населения лагеря. Наташа пела…
В последующей истории SEJM’a и SEJT’ов она известна как Наташа Берце.
Незабываемый лагерь
Ереван, 1984
Всё – ново, ярко, интересно!
Планируя такое далёкое и экзотическое путешествие, мы выбрали длинный и экзотический маршрут: морем на круизном корабле до Сочи, оттуда по железной дороге до Армении. И само путешествие было волшебным. На корабле мы загорали в шезлонгах, купались в бассейне, ходили в кино и на танцы; и три раза в день нас приглашали в ресторан, где в просторном салоне, на белоснежных скатертях сверкали бокалы
